«Императора», заметил много пьяных и развязанных в своём поведении людей. Везде в избах раздавались пьяные крики мужиков и баб. Горели огни внутри домов и факела на улицах. Где-то кричали весело, а где-то от страха и насилия. Знакомый казак рассказал ему, что казни происходят каждый день. Казнят и пойманных неприятелей, казнят и своих, нарушивших указы «Государя». Много трупов валяются в оврагах вокруг слободы. Многие висят на виселицах не снятыми и не преданными земле, так как до них дела нет никому. Всё по тому, как в слободе много соблазнов. Лагерь полон женщин, большое количество которых – это жёны и дочери офицеров, купцов, приказчиков, городских господ, захваченных в походах и набегах. Всех их пригнали сюда и отдали на поругание войскам. Кроме того, полно вина, пить которое никто не воспрещает. От него Хлопуша узнал, что сам Пугачёв размещается в избе одного из зажиточных казаков. Военная коллегия недалеко от него, в соседних избах.
– Увидишь издали. Иди прямо по улице. Там, на доме, большущий флаг желтого цвета с черным орлом. Это и есть золотые палаты, его Императорского Величества, – сказал ему казак и направился по своим делам.
Хлопуша вскоре нашёл избу. На охране находилось шесть казаков, из яицкой гвардии. Называлась она гвардион. Возле ворот стояло четыре больших бочки, видимо с вином. Хотел он без спроса пройти, однако был остановлен охраной.
– Кто таков? Чё тебе здесь надобно? Не для твоей хари это место, – сказал, со злобой, один из казаков охраны.
– Да стой ты, Ефим. Не рычи как пёс. Это Хлопуша, ближний Государя, – ответил казаку подошедший сотник Яким Давилин, командир гвардиона.
– Здорово, Афанасий Тимофеевич. С прибытием. Удачно аль нет за припасом сходил? – спросил он у Хлопуши.
– Удачно, Яким. Припас есть. Полк привёл. Пленные тоже имеются, – ответил ему Хлопуша, здороваясь.
– Ну тогда обратно полковником выйдешь. Государь тебя давно ждёт. Каждый день, последнее время, спрашивает. А то, что пленные есть, то тоже хорошо. Он сейчас любит вешать. Каждый день забавляется. Проходи в палаты. Они с графом Воронцовым, другом твоим, одни сидят. Может и скучают. Рады будут тебе. Скоро коллегия прибудет. Народу набьётся, не расскажешь про своё бытие спокойно, – смеясь во весь рот, непонятно чему, заявил сотник.
Хлопуша вошёл в избу и сразу поразился, даже рот открыл от удивления. Изба внутри блестела в свете свечей. Была она золотая. Присмотревшись, он понял, что всё немного проще, изба просто оббита по стенам жёлтой шумихой. Сусальным золотом.
– Что рот раскрыл, как свинья на яблоки. Удивлён? – весело загоготал «Император».
– Так и есть, ваше Императорское Величество. Удивлён! Никогда такой красоты не видел! Прибыл с полком, как и обещал. Припас привёз. Всё сделал, как вы велели, – ответил Хлопуша, кланяясь.
– Так уж и всё? – с удивлением уточнил, слегка пьяный, Пугачёв.
Хлопуша рассказал, без прикрас и выдумок, всё что он сделал за эти дни. Закончив скромно замолчал, ожидая слова Пугачёва.
– Вот, Максим, тьфу, граф Воронцов, молодец твой товарищ! Не ошиблись мы с тобой в нём. Сегодня коллегия соберётся, объявлю тебя полковником. Коли полк привёл, то и командуй своим мужичьём. Казаки тебе, мужику крестьянскому, подчиняться не будут. Не с руки, казаку, мужику подчиняться. Ну что, выпьем за такую новость. А пленные, это хорошо. Повесим завтра и послезавтра, – смеясь, заявил «Император».
– Это ещё не всё. Хотел, батюшка ещё одну тайну поведать, один на один, – молвил Хлопуша, переминаясь с ноги на ногу.
– Вот дурень, хоть и полковник, и атаман. У меня секретов от графа Чернышева нет. Говори всё при нём, – заявил Пугачёв, внимательно осмотрев Хлопушу.
– На заводах пристал ко мне один приказчик, местный. Долго ходил возле и около. Наконец-то признался, что имеются в тайном месте устройства особые. Те устройства для чеканки монеты, хозяин приказал сделать. А бывший хозяин у него – это богатей Демидов. Был я с ним в этом месте. В пещере одной. Расположена она недалече от Верхнего Авзяна. Имеется там малая плавильная печь, изложница, обрезной и гуртильный станок, винтовой пресс для чеканки монет с формами Екатерины. Приказчик рассказал, что вначале драгоценный металл плавят, потом в формы разливают. Как остынет он в слитках, то их пилят. Потом плющат и вырубают из полос заготовки для монет. Когда же всё готово, наносят особый, монетный узор на бока, гур. Потом и на обе стороны.
– Во как! Дело интересное. И что же он желает за такую тайну? К чему он тебе душу излил? – задумчиво спросил Пугачёв.
– Желает приказчик, Государь, денег третью часть от чеканки. Кроме того, ни меди, ни серебра, ни золота у него нет. Надеется, что ты дашь, – ответил Хлопуша.
– Вот теперь всё ясно. Жаден твой приказчик. Может повесить его и дело с концом. Сами напечатаем, как желаем, – ответил, Пугачёв, ухмыльнувшись.
– Никак нельзя. У нас таких мастеров нет. Повесим, без монет останемся, – не поддержал слова Пугачёва Максим Шигаев.
– Ну так садитесь. Подумаем все вместе. Что нам делать? Как нам быть? Как выполнить обещание, что Хлопуша дал приказчику, по пьяному делу. Так, я говорю, Афанасий Тимофеевич. Давал слово по пьяному делу, от моей персоны? – задал вопрос Пугачёв, жестко посмотрев на каторжного.
Все трое сели за большой стол на лавки. Изба была только по стенам обшита золотом, а в остальном была как все крестьянские избы. С ушатами, рукомойниками, полотенцами. Печкой и шестком с горшками, половиками на полу. Только иконы были старообрядческими. «Император» был раскольником.
– Нет, Государь, от вас ничего не обещал. А от себя сказал, что сообщу, а там как Император решит. Я вам верен и благодарен по гроб жизни. Не предам ни в мыслях ни в делах, – спокойно и уверенно ответил Хлопуша, смотря прямо у глаза Пугачёву.
– Хорошо, коли так. Ладно, Максим, скажем и наши тайны Афанасию Тимофеевичу, коль он нам свою поведал. Вроде бы надёжный человек. Так вот, братец, денег-то у нас в достатке. Имеются французские франки, турецкие лиры, польские злотые. Всё, чего душе захотелось. Надо будет – ещё привезут. А ты думаешь, откуда в войске плата за службу? Помогли добрые люди, не оставили без хлеба. Вот сегодня на военную коллегию нерусь придёт. Увидишь сам, что за птица. Удивлён? – довольно спросил Пугачёв, Хлопушу.
– Удивлён, батюшка. Удивлён! Слов нет! За что же платят, нехристи? – не понимающе уточнил каторжный.
– Вот ты и корыто деревянное. Платят, потому как друзья мы им. Катька-то, Императрица Петербургская, сейчас с Турцией бьётся. Все войска там на войне. На морях и полях. Не на жизнь, а насмерть воюют. Ей Чёрное море нужно. Французы – друзья турецкого султана, да и многие вельможные поляки тоже. А значит, Катькины враги. Уразумел, деревня? Мы здесь своей войной против бар и вельмож им хорошо помогаем. Вот они нам и платят. За каждое сражение. За каждую взятую крепость. Если подумать хорошенько, с нами уже тысяч десять солдат воюет. Понял? А для того, чтобы не обмануться им в расчётах, своего доверенного прислали. Сегодня увидишь. По-нашему немного балакает. Но свои деньги нам нужнее. Народу эти французские, польские и турецкие монеты непонятны, не в любви они у них. Что делать будем, Максим? – уточнил Пугачёв у графа Воронцова-Шигаева, не обращая внимания на то, что давно уже не называет его графом.
– Я своим умишком, Государь, так думаю, – начал говорить Максим Шигаев, но Пугачев перебил его.
– Пока никого нет, давай проще, по-свойски!
– Хорошо, Емельян Иванович, так вот я своим умишком думаю так. Надо нам свои деньги начеканить, бочек семнадцать. Медных, народу будете разбрасывать. Все Императоры так делают. Пусть Хлопуша этим и займётся. А на монетах надо изложить, к примеру, так: «Воскрес и мщу». Дюже ладно было бы на латинском что-нибудь изобразить. Так умнее будет и загадочнее, – ответил смышлёный